Среди поэтов своего поколения Рами Гарипов выделился очень рано. Первые его поэтические сборники быстро завоевали признание читателя. Он смело выступал против лжи, лицемерия и ханжества. А за это подвергался преследованиям. После появления стихотворения «Родной язык», в котором поэт поднимает вопросы сохранения родного языка, его обвинили в национальной ограниченности.
Есть у Рами Гарипова стихотворение про жаворонка, который огненным бубенцом звенит в вышине, у самого солнца, будто притягивая землю к небу. Нет, это не жаворонок. Это – самозабвенно поёт сердце поэта. Так пело его сердце… И оно слишком рано слишком неожиданно разорвалось – разорвалось на большой высоте башкирской поэзии.
Он родился 12 февраля 1932 года. Селение его называется Аркаул, что таится в Приуралье. Пятнадцатилетним юношей он приехал в Уфу и был принят в школу-интернат для осиротевших детей. А через три года он станет студентом Литературного института имени Горького и прочтёт мне в номере гостиницы «Москва» замечательный цикл стихов о родном крае.
Четыре долгих года нужно было, чтобы появилась на свет первая книга стихов «Юрюзань», которая оповестила о рождении нового поэта и утвердила его. Он запел голосом земли, хотя первоначально не очень уверенно и ровно. В то время в печати поделился я своей радостью и не беспричинными тревогами по поводу «Юрюзани». Я радовался приходу такого поэта, который способен прислушиваться не только к громкой песне листьев дерева, но и к шепоту его корней, который не скажет праздного слова, не сделает ненужного жеста.
Более зрелая по мысли и более совершенная в художественном отношении вторая книга Рами Гарипова «Каменный цветок». Она стала приметным явлением в нашей национальной поэзии. В то же время в ней замечался налет придуманного и представляемого, меньше было пережитого и выстраданного. Некоторые стихотворения были лишены своего чувственного родословия – откуда и зачем они пришли к нам? Грозила поэту опасность оскудения его общественно-эмоциональной биографии. И однажды он принял решение. Будучи уже признанным поэтом и отцом семейства, он, погрузив весь свой нехитрый скарб и домочадцев в старую полуторку, уехал из Уфы в свои родные края – туда, ближе к горам, чтобы снова с косой на плече идти босиком по утренней росе – не потехи ради, а надобности для.
Его жизнь наполнилась заботами о делах и людях. Поиски радости в себе в его стихах обернулись поисками счастья в других. Расширились его поэтический взор, границы его эстетического общения с миром. Обыденное часто превращалось для него в необычное, ибо повседневность, куда ты вкладываешь мечты и помыслы, обретает уже более высокий смысл. Он прошел там насыщенный волнениями и размышлениями кусок жизни, перебарывая и отстаивая себя. И он приобрел право сказать:
Я небом был, паря над облаками,
Я был землей, когда ходил по ней.
Я был огнем, когда пылало пламя,
Я был водой, когда журчал ручей
Годы работы в деревне помогли ему пристальнее вглядываться не только в сущность современной действительности, но и в истоки и исторические дали духовного бытия народа. Появился ряд стихотворений и монолог «Аманат» («Завещание») о преемственности духовных ценностей и нравственных завоеваний. Особенно монолог «Аманат» отмечен незаурядным мастерством. Обрела большую чувственную достоверность его любовная лирика, засверкали более яркими и четкими красками стихи о природе. Он вернулся в Уфу с новой книгой, которая являла собой ощутимый сдвиг в художественном осмысливании поэтом времени. Но поиски, принесшие удачи и огорчения, продолжались до последних лет. Радость приносили ему и его читателям звонкие по звуку, ясные по мысли стихотворения, полные торжества жизни, как спелые гроздья. Это его находки. Некоторое увлечение в тех же поисках арсеналом устаревших художественных средств, застывшими, как рисунки в янтаре эстетическими категориями и нравственными идеалами, обращенными часто к прошлому, ограничивало возможности его дарования. Это – поэта потеря, а наше – читателей -огорчение.
Уже наступило было столь желанное для творчества внутреннее равновесие, увенчивающее зрелость, и поэта не стало. Разорвался в вышине огненный бубенец – сердце поэта…
По Myстаю Кариму